Отправлено: 01.03.10 18:13. Заголовок: Meurs, mais non maintenant [Severus Snape&Sofia Soboleva]

 Отправлено: 01.03.10 19:10. Заголовок: Привет тебе из Ада, ..

Привет тебе из Ада, мой дорогой.

Началось все с того, что она проспала… Хотя нет. Началось не с этого. Началось с бессонных метаний на смятой постели в тщетных попытках уснуть. Внезапно ей становилось нестерпимо жарко, тогда Софи вскакивала и открывала окно. Из сада постоянно доносились какие-то звуки: уханье сов, шелест листьев. Это отвлекало. Это не давало уснуть. «Интересно, он тоже спит с открытым окном и слышит такие же звуки?» Потом начиналась злость на эти дурацкие мысли. О ком она думает? Царапая ногтями стекло, Софи пыталась отвлечься, курила сигарету за сигаретой, замерзала, раздраженно захлопывала окно, ложилась и... Сколько можно бегать по кругу? Сколько можно терзать себя? Раз, два, пять... бесконечность туда и обратно.

Началось все с того, что ей не повезло. Софи сидела в огромном кресле-качалке посреди библиотеки. Ее невидящий взгляд скользил по корешкам старинных книг, ни на чем не останавливаясь, ни на чем не задерживаясь. Эраст уехал с рассветом, не пожелал задерживаться на завтрак, не хотел видеть ее, а она просто проспала. Ирония.
Как же она устала в этом пустом и огромном доме. Чужие книги. Чужая библиотека. Чужой дом. Сама жизнь казалась какой-то чужой и ненастоящей. Ночь, неделя, месяц. Кошмар? Нет, всего лишь пустота. Одинаковые, монотонные дни. Одинокие вечера и ночи… Последнее радовало особенно.
Самое удивительное, Эраст ничем не обидел ее: ни словом, ни действием. Наоборот. Вопреки всем ожиданиям, он казался нежным и внимательным. Это никак не желало укладываться в ее прелестной головке. В его отсутствующем взгляде не читалось ничего, лишь в редкие минуты просветления, когда его удавалось вытянуть из омута своих мыслей, она видела злость и раздражение в его зеленых глазах. Его сложно было в этом винить. Софи, действительно, воплощала в себе все проблемы и несчастья его жизни.

Началось все с того, что вся нежность, которую, вопреки всем ожиданиям, дарил ей ее муж, предназначалась совсем другой. Он пытался забыть, пытался приблизиться и одновременно отдалиться. Разве Софи могла его в этом винить, если сама отчаянно желала почувствовать, увидеть, дотронуться... Ей не нужен был этот красивый и холодный мужчина. Ей нужен был он. Мечта и сказка, боль и разочарование. Только он.

Началось все с того, что внезапно пошел проливной дождь. Ледяные капли стучали в окна, стекали прозрачной паутиной по витражам, заставляя сердце тревожно сжиматься. Софи сидела в библиотеке, раскачивая кресло-качалку. Корешки старых книг на противоположном стеллаже то появлялись в поле зрения, то пропадали, сменяясь потолком с лепниной. Чужие книги. Чужая библиотека. Чужой дом. До чего же неживой казалась сейчас эта красивая женщина. Она не хотела превращаться в куклу. А ведь именно этого от нее все ждали. А ведь именно такой она и была. Черный шелк, длинные рукава, браслеты и кольца унизывают ее руки, заставляя ее кожу светится в этой пыльной тишине. Книги, потолок, окно. Тик-так - часы на каминной полке. Тук-тук-тук в окно. О ком она думает?

Началось все с того, что в холле раздались уверенные шаги, а домовой эльф, распахнув широко двери, громко произнес:
- К вам мистер Снейп, госпожа.

Хочешь чаю? А сердце в крошево.
Я дрожу? Это только кажется.

Здесь нелепости кажутся важными,
А мечты просто спутать с безумием.

И не чай остывает, а прошлое.
Я опять вспоминаю хорошее -

Да, пора. Проходи, разумеется.
А в душе что-то жгучее... лишнее.

 Отправлено: 01.03.10 19:11. Заголовок: 1983 год Мы все каки..

1983 год
Мы все какие-то одинаковые – мертвые цари, богатые бедняки, справедливые преступники, беззаконные судьи. Одинаковые до дрожи в этих выдуманных безбрежных колосящихся полях нашей свободы (тоже, разумеется, выдуманной), подвластные слишком многому для этой свободы – например, погоде, законам физики, препятствиям власти, любви. Я всегда говорил, что рожденный ползать летать не может; я был полностью прав, хотя говорил на автомате, нисколько не задумываясь. Она, кажется, тоже это знала – когда я пришел к ней в тот день в отсутствие ее мужа и дал адрес моего дома, где нас точно бы не нашли.
Мы пили на кухне, она размеренно рассказывала о жизни с мужем.
И меня это укололо, как ни странно.
- Надеюсь, ты хотя бы не любишь его? - спросил я наконец, и в голосе не было болезненности. Она усмехнулась.
- Конечно, нет.
- Это хорошо, - сказал я зачем-то, и она бессмысленно поинтересовалась:
- Почему?
- Потому что это правильно. Я не люблю тебя, он не любит тебя, ты не любишь его. Все по правилам, без просчета.
Снейп достал еще какой-то пузырек из кармана мантии и опять засунул его обратно, а потом добавил:
- Весна никогда не сольется с осенью. А заря не совпадет временным отрезком с закатом. Параллельные прямые не пересекаются, вот в чем все дело, понимаешь меня?

1991 год
Есть три самых страшных лица войны. И это вовсе не кровь, бойня и гибель людей. Есть и кое-что похлеще.
Эти три лица – Узаконенность Смерти, Обыденность и Важность.
Война не удивляет и не шокирует – у нее изначально подобные функции как-то не предусмотрены, она живет по иным законам. Всякая жестокость здесь бессмысленна и проста, как поэзия; всякое насилие обыденно и привычно, как сырость. Через труп переступят, в лучшем случае оттащат в сторону, но никогда не замрут в немом ужасе, не встанут истуканами, борясь со стремительно накатывающей волной паники. Потому что смерть тут вполне законна – молодые бойцы идут на войну, чтобы умереть, борясь за справедливость, которая обладает поразительной двойственностью. Казалось бы, ты сражаешься за те идеалы, которые кажутся тебе гуманными, верными, правильными, но в конечном счете вдруг оказывается, что эти замечательно гуманные идеалы добровольно отправили на гибель тысячи и тысячи таких, как ты.
В том мире, за который ты борешься, нет ничего законнее, чем твоя смерть.
И, конечно, пройдет еще несколько славно мирных лет, прежде чем тебе посмертно присвоят орден. И твоя мать станет знаменитой, а жену ждет почет и слава до конца ее дней.
Только тебя не спасут. Детям не вернут отца. Жене не вернут мужа, матери – сына, а сестре – брата. А им уж точно не понадобятся слава в обмен на чужую жизнь.
Но и это не так страшно, как то самое, последнее лицо войны.
Важность.
Ведь твоя смерть, смерть парня, бегающего по болотам, вскидывающего волшебную палочку, разваливающего церкви – твоя и десятков подобных тебе – обязательно кому-то нужна.
Но у меня этого нет, и никогда не будет.
Я подхожу к ее дому. Поднимаюсь по ступеням. Ключи, конечно, в самом заднем кармане. Открываю тяжелую дверь и вхожу. В коридоре привычно темно и холодно. Сбрасываю дорожную мантию и прохожу в гостиную.
Ее не видно. Два часа ночи, может, спит?
В коридоре еле слышно скрипит пол, и ко мне подходит домовик.
- Где она?
Домовик испуганно поднимает глаза и послушно ведет меня к своей хозяйке.
И с годами ничего не меняется.

 Отправлено: 01.03.10 19:14. Заголовок: У тебя героиновое пр..

У тебя героиновое предназначение
Быть моим наркотиком. Сегодня…
Завтра….
Всегда.

Солнце давно зашло за горизонт – она видел, как то медленно ползло к земле, беспокойно цепляясь за нее в отчаянной попытке остаться в живых. Но нет, судьба солнца умирать каждый вечер и рождаться утром, когда, разлившись багряной струей вдоль земли, оно начнет свое мучительное восхождение. Почему мучительное? Да потому что ничто не может появиться на этот свет без боли. Ничего нельзя достичь без страданий. Даже любви. Особенно любви….
А потом пришел дождь. Ее старый знакомый, ее верный враг. Она знает его шаги, слышит их кожей. Его ласковый шепот рассказывает ей страшные сказки на ночь, закрывает глаза влажными ладонями, затягивает в свою серую глубину. Оттуда не сбежать, не ускользнуть дымом ее любимых вишневых сигар. Она сопротивляется, но с каждым вздохом все слабее, финал так близок, что стук в дверь и голос слуги кажутся очередным видением. Вот только его нельзя перепутать с миражом. Его движения резкие, а мантия чернее ночи. Или время над ним не властно, или память у нее слишком хорошая. Воздух становится слишком тяжелым. Яркие краски под ее взглядом уходят, растворяются. Комната становится черно-белой, нежилой, неживой. Он забирает всю жизнь себе.
Софи медленно окидывает его фигуру взглядом, смотрит снизу вверх, молчит. Только ладони страстно стискивают деревянные подлокотники кресла и брильянты на пальцах горят таинственным огнем.
- Спасибо, Айвэн, можешь идти. - Царственный наклон головы, кукла исправно играет свою роль. Тронный зал, аудиенция у королевы. Сказка. Ложь. Обычное дело. Дверь тяжело захлопывается, делит миры пополам. И нет королевства, и нет короля, судьба отступила с кривою улыбкой.
Софи вежливо улыбается, как истинная светская дама, произносит положенные слова:
- Доброй ночи, Северус. Рада тебя видеть. Если ты ищешь моего мужа... - Левая рука судорожно дергается и она кусает губы, надеясь, что он не заметит. - Эраст уехал по делам. Дипломатическая командировка. Что не сделаешь на благо родной страны, ты же понимаешь нынешняя политическая обстановка обязывает... . - Ее речь льется так плавно и заучено, словно эта сцена отрепетирована ею не раз и не два, они ведь играют давно знакомую пьесу. Здесь нет места неожиданностям, все как всегда, и с годами ничего не меняется.
На каминной полке глухо бьют часы и Софи не выдерживает. Она ведь никогда не была примером сдержанности. Широкие рукава платья отлетают назад, обнажают белую кожу, когда она резко вскакивает с кресла, делает всего один шаг, чтобы оказаться прямо перед ним. Снейп уже не смотрит в камин, а наблюдает за ней с насмешливым выражением на лице. Ей плевать, она устала от игр в реальность.
- Я ждала тебя еще год назад.
Кажется, ей удалось невозможное - он удивлен. Софи гордо поднимает подбородок. Он упрям, она тоже. Женщина кивает и повторяет:
- Я ждала тебя еще год назад. Меня не интересует, почему ты не пришел. У вас, мужчин, всегда находятся какие-то важные причины. Работа, любовницы, друзья, война, лень. Список бесконечен. - Волшебница раздраженно поправляет волосы. Ее прическа идеальна, но ей нужно это мгновение, чтобы вспомнить, как надо дышать, чтобы выдержать его взгляд. - Я хочу спросить... зачем ты пришел?

 Отправлено: 01.03.10 19:14. Заголовок: Я смотрю прямо ей в ..

Я смотрю прямо ей в глаза, отчаянно стараясь не моргать.
Она облизывает губы.
Я и сам не хотел бы – так, но я вынужден следить за всем этим – дрожанием ее рук, выражением глаз. За легкими пушинками пыли, что лениво опускаются вниз и медленно, запутываются в ее волосах.
Ни на мгновение, ни на единое мгновение я не должен отвлекаться от этих мелочей.
Она говорит, что Эраст уехал по делам. Дипломатическая командировка. Мол, что не сделаешь на благо родной страны, ты же понимаешь, нынешняя политическая обстановка обязывает…
Я молчу. Или она всерьез думает, что на подобное заявление можно ответить что-нибудь толковое?
Мои руки опущены вниз.
Ее руки - трясутся.
Она снова облизывает губы. Подходит ко мне, а потом добавляет:
- Я ждала тебя еще год назад.
Она застает меня врасплох. Конечно, я могу ответить: «И я ждал», но это так избито и бессмысленно, что я просто отвечаю:
- Грош цена твоим словам, София.
Впереди замаячило осознание, призрачное и болезненно несвободное, слишком далекое, чтобы просто протянуть руку и схватить ее за плечи; я опять ничего не понял.
Неожиданно я притянул ее к себе, как когда-то, давным-давно, и прижался щекой к ее затылку; я едва слышно вздохнул, провел рукой по ее волосам, найдя одну едва заметную, но полностью седую прядь; пальцы чуть-чуть дрожали, она это чувствовала; я перебирал ее волосы и думал о том, что все эти годы пытался вести нормальную жизнь, но у меня опять ничего не вышло. Я же не живу больше, я всего лишь доказываю себе, что могу существовать, что у меня есть возможность дышать, говорить, целоваться, просыпаться каждое утро без малейшей мысли на задворках сознания, никогда не видеть снов; я доказываю это с усердием, я почти доказал; только вот на самом деле я мертв, я тридцать лет как мертв. Родился мертвым. Ничего не поделаешь.
Я был болью. Подлинной людской болью, глядящей в ее глаза. Я был огромной, всемирной, неразрушимой чужой болью. Всесильность, власть, безграничность – то, чего я хотел?..
Я обнимал ее плечи и улыбался уголком губ; ничего не чувствовал. Мне захотелось поцеловать ее, и я чуть наклонился вперед.
- Здравствуй.
Так не хотелось понимать, что пришло время размышлять над смыслами. Строить параллели, выяснять суть. Еще больше не хотелось признавать, что ты больше не имеешь права откладывать просто потому, что откладывать некуда.
И вот тебе уже тридцать, ты – не юный, у тебя зарождаются морщины и цепкие хлесткие взгляды, наученные видеть насквозь, нет наивности и ощущения чуда.
А она была такая хрупкая, в своем деланном раздражении похожая на ребенка – почему-то на мальчика.
И она мне была – нужна. Нужна до ноющей боли в грудной клетке.

 Отправлено: 01.03.10 19:15. Заголовок: Шаги часов, молчание..

Шаги часов, молчание, за них лишь дождь рассказывает что-то шепотом чуть слышным.Что скажет он, что ей увидеть на его лице придется?

Им не нужны слова, они слышат мысли друг друга, видят как движется воздух возле губ. Волшебство? Магия?Чушь это все. Пустота, придуманная для глупых людей. А они? Не глупые, мудрые, сильные, стойкие? Поэтому у них дрожат пальцы и сердца разбиваются у их ног, разлетаются на осколки и не разобраться, где чье, не различить, где чья боль, чья память, чья история. Она думала, их история уже давно развеяна пылью дождя, она истово верила в это. Актриса. Лгунья. Она так хорошо врет сама себе. Она так давно не верит людям, боится их, обходит стороной, прячется под этой гордой и надменной маской. Так просто обмануть, возвести бастионы, построить стены каменные из недомолвок, сплетен и обмана. Так просто спрятаться от мира, похоронить правду в безымянной братской могиле. Так просто осознать, что все эти годы были потрачены зря, раздарены впустую. Игра, просто игра в выдуманный мир, в мишуру и жалкие побрякушки. Никто не пишет сказки о том, что случается с проснувшейся принцессой, что чувствует красавица, когда ее кукольный домик расходится рваными швами реальности. Так может лучше вернуться в свои теплые мечты и не дрожать на холодном ветру его черного взгляда?

Ожидание закончено. Зачем ты живешь ТЕПЕРЬ?

Обрывки слов, она читает их с его губ. Не слышит, а читает. Не видит его рук, но чувствует их сквозь тонкую ткань. Шелк натягивается под его пальцами, скользит, нагревается от его тепла. И где-то внутри она чувствует, как он целует ее руки на том балу. Софи прячет лицо у него на груди, прячет неосторожную улыбку, сжимает ладони, чтобы удержать эту нежданную теплую радость. Ради этого стоило не видеться столетиями ожидания, стоило воевать с судьбой и роком, и мечтами, и ложью красивых поцелуев. Что ей красота? Он некрасив, наверное, она не знает. Женщина едва слышно смеется в его мантию, он здесь, после стольких дней, минут, годов, а она, как девчонка, размышляет - красив ли он. Что меняет красота? Что меняет восхищение людей чьей-то мнимой красотой? Характер, поступки, судьбу? Она красива, ее муж красив, ее дети красивы. Она счастлива? Его сердце едва слышно стучит ответы ей в ладонь. Ей хочется слушать еще и еще, но он отодвигает ее от себя. И дождь все еще льет за окном, шелестит ветками деревьев, кидается охапками листьев в окно, и свечи еще не погасли, и время строго улыбается с циферблата - всего минута-полторы от силы. Не выдумывай, Софи, он просто пришел... поздороваться?

Его еле слышное "здравствуй" - дыхание на ее волосах. Просто слово на краешке губ. Просто здравствуй, привет, сколько лет. Слова – лишь слова. Не добро и не зло. Только слова и незримый предлог. А чего ты ждала? Пышных жестов и громких страданий? Он не паяц, не лирик, не паж и поэт. Он - просто он. Тень души. Только чьей?
Она молчит еще мгновенье, два, и каждый вздох - болит ее душа. Все, как всегда - молчание не ее стезя. Слова, поток из ярости и прошлых слез:
- С чего ты взял, что можешь исчезать, стирать себя из моей жизни, а потом врываться за полночь в мой дом?


Прочны нити из взглядов и слов,
Как ни силимся их разорвать.
Мы похожи на двух мотыльков,
Чей удел так недолго летать.

 Отправлено: 01.03.10 19:16. Заголовок: Я случайно заглядыва..

 Отправлено: 01.03.10 19:17. Заголовок: Это легкий обман, эт..

Это легкий обман, это счастье взаймы,
Помнить листьев пожар. Помнить сладкое: МЫ.

Люди всегда спорят, что хуже - уходить или оставаться. Бессмысленный спор. Здесь не может быть единственно верного ответа, не может быть единой правды, не может потому, что правда у каждого своя. Здесь нет невинных, нет несправедливо обиженных, виновны все, обижены все, страдают все.

Сколько раз уходила Софи? Ускользала с первым лучом солнца, с розовой дымкой облаков, с пением цикад, растворялась в этих вечных туманах. Кто знает, она никогда не считала количество разбитых ею сердец. Какое ей дело? Они сыграли в игру, проигравший остается в прошлом, она же уверенно шагает в будущее.

Сколько раз уходили от Софи? Нет, не так. Сколько раз от нее уходил этот невыносимый мужчина? Сколько раз она в бессилии ломала руки и разбивала зеркала? Кто знает, она никогда не считала осколки своего разбитого сердца. Не соберешь, не сосчитаешь, не склеишь, от боли не сбежишь. Она ненавидит его за эту боль, за бессонные ночи, за сигаретный дым и своих слез. Она ненавидит его даже за то, что у нее нет ни одной его колдографии. Ее муж закрывает глаза на вереницу любовников, но никогда не потерпит такого присутствия мужчины в их доме. Она гордо улыбается и делает все, что захочет, так считают все. Только супруги Соболевы знают, что на самом деле она в клетке и не может вырваться и сбежать, даже на краю света, даже там она несвободна. Фамильный перстень не снять с тонкого пальца, клятвы принесенные не обойти, детей не забыть.

Софи гордо, а на самом деле пораженно молчит в его прямую спину. Она никак не может уложить у себя в голове последние пять минут, их разговор, молчание, ее надежды и его уход? Она молчит, когда он делает первый шаг к двери, она молчит, когда его пальцы касаются резной ручки, она кричит, когда он шагает через порог. Она кричит ему в спину и ей плевать, что ее крики слышит весь дом, что утром обо всем доложат ее мужу и ее снова запрут в этом проклятом доме. Она кричит потому, что если он сейчас уйдет, она умрет. Тихо, без шума и громких слов. Просто умрет. И он знает это, поэтому и замирает в черном проеме между мирами. Он замирает и вместе с ним замирает ее сердце, она не может дышать, воздух просто отказывается проникать в ее легкие, а Софи даже не обращает на это внимания. Для нее мир сейчас заключен в этой худощавой фигуре черного цвета. Она лишь успевает мельком удивиться, почему потолок и стены вдруг начинают кружиться в бешеном танце и провалиться в пропасть без света и запаха. Она приходит в себя на его руках, боится открыть глаза, боится шевельнуться, боится разрушить этот хрупкий мираж.

Минуты неумолимо стекали с оконного стекла одна за другой. Дождь, дождь, который не будет ждать, не будет сочувствовать. Ему нет дела до простых смертных. Стоит один раз сыграть безупречно, и судьба надолго, а быть может навсегда заключит с тобой контракт: Играй и дальше, Человек...

И над всем этим время ткало свое полотно, небрежным жестом вплетая в него линии судеб. Чьи-то нити не подходили друг другу по тону, и время их безжалостно разделяло, дабы сохранить красивый рисунок жизни, прочно сплетая другие нити с этой же целью. Время выделяло из них ровные, гладкие и простые, чтобы рисунок был красив и правилен, а те, что были слишком сложны и фактурны обрывались и выбрасывались за ненадобностью.

 Отправлено: 01.03.10 19:18. Заголовок: Крики – как плетки, ..

Крики – как плетки, крики – как чайки, крики – как выстрел. И любовь тоже. Может быть, это он во всем виноват? Не смог дать Софии ничего лучшего, забрать от мужа, собраться с духом и предложить жить вместе?.. Предпочел упустить столько лет, путаться в туманных снах, когда из полумглы доносятся непривычно четкий крик: «Папочка!», и хочется обернуться, проверяя, не обознался ли этот безымянный ребенок.
Крики, полные ярости, всего, что упущено за годы молчания, и это сбивает с ног: хочется оказаться в личной библиотеке, где всегда тихо, и никто не ждет ответных слов.
- Успокойся! Тише!
Но Софии не слушает – бьется в истерике, напоминая кого-то другого, ее лицо быстро теряет овал, становится серым, как все, что ждет его в Омуте Памяти. Софии, красивая, статная, вдруг превращается в молодую старуху, невыносимо напоминая о другой женщине, чьи крики сводили его с ума двадцать с лишним лет назад.
Неосознанное движение – замах рукой, и вдруг Северус понимает, откуда ему знакома эта старая девушка с преждевременными морщинами на крысьем лице.
- Северус, отойди! Уходи! Иди немедленно!
- ПОШЕЛ ВОН!
Первое чувство – не страх, не отчаяние, не беспомощность. Первое чувство – боль. Глухая, ноющая боль в затылке – кажется, Тобиас крепко приложил его об стену. Крепкий запах перегара забился в ноздри, а мама продолжала истошно кричать. Северус… Это его имя. Мама зовет его, а он сидит у стены и совсем не плачет. Он уже и забыл, что это значит – плакать. Северусу семь, и он хочет выломать стены, но стены – бетонные, а кулаки – из плоти, которая смертна, и даже сейчас, когда мир сосредоточился на одной только боли в затылке, он отлично знает, что эту стену ему не победить.
Побеждать он разучился в момент, когда перестал плакать.
Каждый удар, которыми Тобиас бросается в Эйлин, как камнями, отдается по всему телу; сегодня он снова стал серединой боли. Скользкая жижа заливает губы и подборок, на вкус – чистый металл. Северус хлюпает носом – ничего нового, у него вечно что-то льется из ноздрей, а платок он забывает дома, поэтому все соседские ребята зовут его Хлюпиком. Звучит обидно, но со временем можно привыкнуть.
Хлюпик. Хлюпик. Хлюпик.
От очередного, особенно сильного удара мама сгибается пополам и разом перестает верещать. Северус знает, что будет дальше. Сейчас она сползет вниз по стене и будет хватать воздух губами, как рыба, и глаза у нее будут пустые, круглые, как у карася. А Тобиас исказит свое лицо, застывшее в маске ярости, донельзя глупым, низменным выражением. Так выглядит отвращение – больше к самому себе, чем к жене. О нем забудут опять, и так даже лучше. О нем всегда забывают, удивляться и нечему, ведь он давно не подает голоса в этих ежедневных ритуалах самоутверждения.
Тобиас снова заносит кулак – последняя пытка на сегодня, гримаса на его уродливом лике – такая, будто он бьет самого себя, лупит зеркало, зная, что разобьет в кровь руки.
- Отойди от нее, животное.
Голос трудно узнать. Тоненький, высокий, дрожащий и хлюпающий от мерзкой жижи на подбородке, но, без сомнения, он принадлежит ему. Северус закрывает глаза, и удар по лицу, не ставший неожиданностью, все равно сбивает с ног; последнее, что он видит – рыбьи глаза Эйлин, капли крови из носа, зависшие в воздухе ртутными шариками. А потом нет ни боли, ни крови, ни мамы, а есть только пушистая мягкая подушка из темноты.
Избавление.
Это не может быть его жизнью. В привычных хогвартских буднях все проще, нет черных подушек, сломанного носа, капель крови в воздухе, и криков тоже нет – а женщина, что замерла напротив него, ни в чем не виновна. В реальности она слишком не похожа на Эйлин Принц.
Неужели он только что собирался ее ударить?
Мысль как толчок, как погашенное желание, свернувшееся кольцами под лопатками. Северус быстро убирает руку, хватаясь за голову детским жестом отстранения, закрывая уши, зажмуриваясь, отступая, и тут же возвращается; всего один шаг вперед – и столько отброшенных в сторону преград, забетонированная пропасть под ногами.
А потом она падает в его руки, как игрушка. Сколько таких игрушек он видел в своей жизни – не перечесть, и все они тоже падали, как мама к ногам Тобиаса, как Пожиратели Смерти перед Темным Лордом, но что ему остается сейчас, кроме как не подхватить ее и не втащить в дом, хлопая дверью так, что она вот-вот слетит с петель.
Если он недостоин счастья – черт с ним, пусть его и не будет; пусть останутся в сознании только эти волосы, в которые он утыкается носом, пусть замрет в памяти тонкая изящная спина женщины в его объятьях, пусть останется этот запах – что-то, похожее на Амортензию; поцелуи на голых ключицах, тонкие пальчики, которые он мнет в ладонях, и застежка платья, которое он никак не может расстегнуть. А счастье – оно потерпит.
А может, когда-нибудь, через миллион световых лет, она ответит на поцелуй, которым он впивается в ее губы.
И это стоит того, чтобы рискнуть.